Заключение

Когда в 1992 году вышел роман Дженет Уинтерсон "Written on the body", вся лесбийская и окололесбийская, а отчасти и более широкая литературная общественность стала обсуждать вопрос: почему автор скрыл от читателя пол героя?
Предлагались разные объяснения. Кое-кто решил, что это рецидив самоцензуры - дабы консервативная публика не могла упрекнуть автора, что она осмелилась поднять непристойную тему плотской любви между женщинами. Другие сочли это реализацией символа веры Моник Виттиг: раз "лесбиянки - не женщины", то и нечего говорить о героине в женском роде. Но поскольку лесбиянки уж тем более не мужчины, нельзя использовать и мужской род. Оставалось одно - упорно об этом роде умалчивать. Третьи, более продвинутые в истории литературы, вспомнили, что неопределенность пола и/или игра в нее - традиционный элемент гомосексуального дискурса. Стало быть, Уинтерсон просто возвращается к истокам, замутненным экспансией феминизма. Последний решительно требовал, чтобы художник отображал в романе проблемы женщин, а не каких-то невнятных андрогинов. Автор же, как отчаянный нонконформист, идет наперекор политической установке большинства.
Были, разумеется, и такие, кто решил, что Уинтерсон просто кокетничает: умалчиает столь важную деталь лишь затем, чтобы все ее об этом спрашивали. Вероятно, они испытывали острый позыв потянуться к телефону, набрать номер и напрямую спросить: "Дженет, черт возьми, а что ты все-таки имела в виду?" Увы, столь простым способом литературные проблемы не решаются. После того, как роман написан, он начинает собственную жизнь, независимую от жизни автора; любые авторские высказывания post factum представляют собой сугубо частное мнение, имеющее не больший вес, чем мнение рядового читателя.

За всей этой малосодержательной перебранкой стоит, однако, один серьезный вопрос. Все, кто читал роман, ни на одну секунду не усомнился, что в нем описаны лесбийский мир, лесбийские переживания, лесбийские драмы (фарсы, трагедии). Почему? Ведь пол героя действительно нигде не указан! Почему же мы не бросаемся гадать: "мужчина это или женщина?" Почему мы ставим совершенно другой вопрос: "зачем автор умолчал, что герой - женщина?"
Очевидно, Уинтерсон смогла показать мир своего героя таким образом, что его лесбийская природа становится очевидной и без прямого указания на пол. А вот это уже очень интересно. Традиционно лесбийская любовь определяется как любовь между женщинами. Логика такова: поскольку в женщину влюблена женщина, эта любовь лесбийская, а не какая-то иная. По Уинтерсон же получается, что лесбийская любовь сама по себе, независимо от "состава участников", имеет неотъемлемые психологические атрибуты, по которым она безошибочно отличается от любви гетеросексуальной. И раз эти атрибуты налицо, неважно, кто испытывает такую любовь: женщина или - страшно сказать - мужчина.
Более того. Роман не просто выдвигает такую дилемму, так сказать, чисто гипотетически ("интересно, а мужчины могут испытывать нечто подобное?"). Он обладает безусловной доказательной силой - не меньшей, чем у доказанной по всем правилам геометрической теоремы. Публичное обсуждение "Written on the body" сыграло роль блестящего психологического теста; в роли испытуемых оказались все его участники. И раз никто не усомнился, что этот роман - лесбийский (а публично высказывались, очевидно, лишь знатоки предмета), ergo, все они признали (даже сами того не желая и едва ли об этом думая) возможность существования лесбийских чувств и лесбийского поведения у человека любого пола. Другими словами, нет ничего невозможного в том, чтобы лесбиянкой оказался мужчина. Quod erat demonstrandum.

Нетрудно видеть, что это полностью соответствует нашей дефиниции (см. раздел 4), согласно которой лесбиянками считаются, помимо "классических", также бисексуальные женщины, женщины-транссексуалы первого типа и мужчины-транссексуалы второго типа (такие, как Александр из 5-го раздела нашей работы или главный герой Пруста). Сексуально маркированная группа "лесбиянки", оказывается, таким образом, очень широкой; единственным критерием для включения в нее оказывается способность и настоятельная (жизненно необходимая) потребность в любви к женщинам как своему alter ego, в женской гомоэротической самореализации. И в самом деле, что уж такого страшного, если среди них окажутся женщины, не отвергающие мужчин ("би"), и женщины, больше похожие на мужчин, чем на женщин ("трансы-1")? На долю двух последних подгрупп, есди проводить анализ корректно (с учетом обстоятельств, рассмотренных в разделе 6), едва ли придется более 15-20% общей численности населения "лесбийского мира". Ну, а раз мы уже включили женщин, похожих на мужчин, то общую картину едва ли изменит мизерное количество (едва ли более 1%) просто мужчин, которым нечего делать в мужской среде (неважно, гетеросексуальной или голубой), которые этой средой отторгаются, которые de facto давно уже живут в лесбийском мире и признаны там их реальным окружением (хотя и в качестве своеобразных "метеков", без "официальной регистрации" в качестве лесбиянок).
В итоге лесбийский мир оказывается удивительно разнообразным; известный символ радуги может использоваться и в этом смысле. Кроме того, пестрота индивидуальных конституций неизбежно отражается в разнообразии внутренней жизни каждого отдельного человека. В нашей смутной, дерганой и переменчивой жизни лесбиянка может чувствовать себя то 100-процентной женщиной (и даже феминисткой), то почти мужчиной; она может временами шарахаться от мужчины, как от зачумленного, как от "козла", а временами, напротив, стремиться в его объятия - дружеские или более чем дружеские. И это вовсе не означает какую-то "потерю идентичности". Раз есть лесбиянки-"би", раз есть среди них "почти" мужчины и даже просто мужчины, - чего бояться? Нужно больше доверять себе самой; никакое экспериментирование, никакие сексуальные эскапады не сделают лесбиянку натуралкой - и наоборот.
Проведенный нами анализ позволяет по-новому взглянуть и на "парадокс Виттиг". В принципе, это очень старая, еще античная апория о белой лошади. В свое время (III в. до н.э.) известный китайский софист Хуэй-цзы утверждал: "белая лошадь - не лошадь". Смысл этого утверждения гораздо проще, чем кажется: если для нас важно, чтобы лошадь была белой, любая лошадь для нас не подходит. Если твои эротические эмоции существенно иные, чем у большинства женщин, любая женщина не подходит на роль твоей близкой подруги, твоего alter ego (хотя бы ты искала только сочувствия и понимания, а не сексуального партнера). В этом смысле, конечно же, "лесбиянка - не женщина". И как в императорском кортеже белую лошадь может в принципе заменить белый мул (но не черная лошадь!), так и alter ego лесбиянки может стать скорее мужчина-транссексуал, чем натуралка.

Разумеется, столь же разнообразен и мир голубых. Как бы ни презирали иногда "настоящие" голубые своих женственных собратьев, queen, у большинства из них то и дело прорываются женственный поворот головы, движение глаз, оговорки типа "я забыла", "я не смогла бы". Иногда им ужасно хочется хоть на минуту почувствовать себя просто женщиной (а некоторым - и важной дамой). Не потому ли во многих локальных гей-сообществах, особенно интеллигентных, мы обнаруживаем настоящих женщин, чувствующих себя в этом мире, как рыба в воде? В этом обществе они еще большие "королевы", чем голубые-queen; они настоящие идолы. Они кажутся натуралками и большинством принимаются за таковых; но у нас есть сильные подозрения, что значительная их часть - "трансы-2". Настоящие голубые, только в женском облике. Голубых тянет к ним какая-то неведомая, но мощная сила. Может быть, они видят здесь воплощение своих тайных желаний стать женщиной? И говорить с такой женщиной, танцевать с ней, может быть, даже стать ее интимным другом - значит прикоснуться к сокровенной тайне своей идентичности?
Впрочем, ригидность мужской психологии и здесь делает ситуацию асимметричной. Большинство голубых, в отличие от лесбиянок, совершенно не комплексуют по поводу возможной "утраты ориентации". Шуточки типа "береги ориентацию смолоду" лишь подтверждают, что они этого совершенно не боятся. Женатые голубые, вполне успешно выполняющие свои супружеские обязанности (вроде упомянутого у Пруста жителя Содома, имеющего нескольких жен и наложниц) боятся не столько утраты ориентации, сколько того, что о ней может стать известно их "натуральному" окружению.

В заключение еще раз вернемся к тому, о чем мы говорили во введении. Можно ли всерьез считать девочку с ярко выраженной подростковой транссексуальностью мальчиком? Скорее всего, нет. И прежде всего потому, что она еще находится в процессе становления своей идентичности, и невозможно на этом этапе предсказать, кем она станет в итоге: натуралкой, лесбиянкой или сложившейся "транс". Точно так же, на это невозможно и повлиять: любые попытки заставить ее стать более женственной и бросить мальчишеские увлечения ни к чему хорошему не приведут. Словом, нельзя ничего утверждать о сексуальной идентичности, пока она не выявилась окончательно: ее нельзя назвать мальчиком, но нельзя безоговорочно назвать и девочкой (в смысле: "это будущая гетеросексуальная женщина").
Совсем другое дело - когда мы говорим о взрослом человеке. Голубая "королева" - это именно голубая королева; она немыслима вне голубого мира, несмотря на всю свою женственность (или просто на биологический женский пол, если это "транс-2"). Перефразируя Виттиг, можно сказать, что голубые - не мужчины; они могут быть и мужчинами (скорее всего, таких около 90%), и андрогинами (порядка 10%), и женщинами (никто не считал, но вряд ли более 1%). Не мужчины в том смысле, что никакой обязательности быть мужчиной у них нет (в отличие от абсолютной обязательности иметь мужчину в качестве предпочитаемого партнера).
Многочисленные психологические исследования доказали: сложившаяся сексуальная идентичность уже не меняется никогда (обычно ее формирование завершается к 25-30 годам, но это может произойти и раньше). Никакие внешние вляния не сделают лесби-янку натуралкой, как никакой, даже блестяще освоенный иностранный язык никогда не станет родным; изначальный языковый субстрат заменить на другой невозможно. Транссексуал 2-го типа - та же лесбиянка. И любые попытки изгнать его из лесбийского мира, добровольные или насильственные, ничего не дадут. Он никогда не станет "своим" ни среди гетеросексуалов, ни среди голубых; время, когда у него могла сложиться гетеросексуальная или голубая идентичность, осталось далеко позади. Он может иметь жену или любовницу-натуралку, но они никогда не дождутся от него "нормальных" реакций гетеросексуального мужчины. Он любит женщин, но не так, как мужчина-гетеросексуал; он смотрит на любую женщину через "лесбийские" очки. Он может попытаться стать голубым; но его друг сразу заметит в его поведении "типичное не то"; он способен лишь имитировать влечение к мужчинам, но не способен их любить. Его друзья и близкие, если они достаточно внимательны, рано или поздно начнут замечать странные вещи: лесбийские романы на дальней полке, лесбийские порнокассеты, спрятанные еще глубже, завороженный взгляд при виде двух обнимающихся или целующихся (совершенно невинно) женщин. Как точно заметил Пруст, вьющееся растение пробивается к свету через самые скрытые, невидимые для других щели; и мужчина-лесбиянка в конце концов проберется туда, где найдет то единственное, что ему нужно.
Есть парадоксы и парадоксы. Многие фразы, звучащие парадоксально, обнаруживают впоследствии вполне реальный смысл (вроде только что рассмотренного нами тезиса Виттиг). И есть банальные суждения (вроде "голубой - это мужчина, который любит мужчин"), которые скрывают неразрешимые парадоксы, если над ними задуматься всерьез. В обоих случаях нужно быть осторожным, чтобы избежать поспешных суждений и поспешных решений, сплошь и рядом приводящих в сфере секса к разочарованиям, фрустрациям и комплексам.

Виктор Письменный ©
март 2004